Сергей Александрович, чем сейчас примечательно развитие православия в Украине и России?

В Украине я только несколько дней, поэтому только хочу углубиться в этот вопрос. Правда я уже встречался с митрополитом Владимиром и он рассказал, что в Украине все спокойно, уже нет таких острых конфликтов как раньше.

О России я знаю немного больше. Сейчас Церковь выходит из стадии посткоммунистического развития. Понимаете, поначалу всем казалось, что все будет просто. Строились храмы. На это тратились огромные деньги – тогда это было дешево, помогал Запад, олигархи. Это было удивительно – практически каждый день в Москве появлялся новый купол. Я тогда жил на Садово-Самотечной, и радиусе 5 минут ходьбы от моего дома за год открылись 10 церквей. Потом это развитие резко затормозилось. Люди перестали идти в церковь, понимать ее. Массовость породила множество неготовых к служению священников, которые сами толком не разбирались в том, чему учат

Настал момент, когда более умные и глубокие священники и епископы начали думать: «А что дальше»? Я встречался со многими из них и они понимают, что церкви более многолюдными уже не будут. Для того, чтобы привлекать людей, необходима огромная работа, за каждого человека нужно бороться. Вот я помню, вначале над каждой церковью огромной печатью высилось: «НЕЛЬЗЯ» - нельзя входить в джинсах, нельзя стоять так, нельзя делать то. Люди входили просто посмотреть, на них кричали и они уходили навсегда. Настало время перейти на «можно» - мы вам даем свободу, мы будем с вами беседовать, мы вас научим. Теперь настало время понять, как развивать Церковь в секулярном обществе.

В своих книгах ваш отец много говорил о церковном гуманизме, о содержательной, внутренней сути веры. Не кажется ли вам, что взаимодействие РПЦ с Кремлем и властью плохо сказывается на перспективах именно такого, гуманистического развития?

Думаю, что да, плохо. Но России есть одна дилемма - прошлое немного мешает будущему. Церковь затягивает в историю – мы наблюдаем все эти разговоры о великой русской православной державе, русскости и так далее. Разговоры о том, что чтобы быть русским надо быть православным, а чтобы быть православным надо быть русским и вообще, чтобы быть христианином нужно быть русским, а все остальные, например католики – еретики. Конечно, все это очень опасно.

На Западе мы страдали от этого меньше. У нас в США были приходы Румынской, Греческой, Болгарской, Сербской церквей. Но так как мы (православные – авт.) всегда были в меньшинстве в США, то помогали друг другу. Конечно, во Франции странно было наблюдать (Сергей Шмеман живет в Париже – авт.), как президент Медведев в ходе визита включил в официальную делегацию владыку Илариона. Саркози был удивлен, наверное. В России уже ничего нельзя начать строить без благословления батюшки. Странно, когда государство Россия просит заложить церковь в Ницце, просить помочь со строительством нового собора в Париже. Зачем? Это ведь не посольская церковь. Когда строится огромная церковь в Гаване, хотя там для нее почти нет прихожан...

Вы знакомы с патриархом Кириллом? Ведь многие считают, что нынешний российский симбиоз Церкви и государства – это его заслуга.

Когда шел процесс переговоров об автокефалии Православной Церкви Америки, их вел митрополит Никодим (Ротов). Нынешний патриарх Кирилл был его помощником. Я с ним познакомился, когда он был еще молодым семинаристом. Потом мы с ним очень часто и в Москве виделись. Это очень умный человек. Когда он ведет беседу по телевизору, когда люди ему звонят, задают вопросы, а он отвечает них – для меня это прообраз того, чем должен заниматься священник. Он не боится ответить на вопрос, он не боится столкновения с секулярным миром. Он очень талантливый проповедник и церковный человек. Он мне всегда говорил: «Приезжайте ко мне в Ростов, мы так великолепно служим». В тоже время, у него всегда была большая готовность приблизиться к власти.

Но мне кажется, что Церкви нужно держаться дальше от государства. Меня беспокоит проект введения церковного образования в школах. Есть для этого отдельные школы. Знаете, идея разделения Церкви и государства спасает больше Церковь, чем государство. Мы видим, как во времена Российской империи Православная церковь перестала развиваться, как близость к власти тормозила это развитие. Потому что государство всегда будет использовать церковь в своих целях, для своей выгоды. А Церковь должна играть другую роль и постоянно находиться, как бы в мягкой оппозиции.

В чем корень этой проблемы – близости православия к власти в Украине и России? Ведь у нас, к примеру, тоже Донецкий владыка Иларион постоянно призывает голосовать за одну политсилу.

У вас просто еще не сформировался негативный опыт. На Западе церковь имела огромную власть. И все революции, та же французская - это войны с прошлой властью, в том числе с церковной властью. Церковь была у власти на Западе и продемонстрировала набор ужасов, вплоть до сжигания людей на кострах. Поэтому там все привыкли, что внутри государственной машины церкви быть не должно. Патриарх Алексий Второй, кстати, это понимал. После первых выборов в Думу, куда вошли священники, он запретил православным священникам входить в законодательные собрания и выступать с политическими призывами. Конечно, отдельные священники игнорировали этот запрет. Но так происходит везде. Есть всегда отдельные священники и верующие, которые постоянно хотят конвертировать религию в светскую власть. Повсюду они есть. Наши американские католические фундаменталисты, например, тоже очень близки к политике. Все зависит только от того, есть ли в стране традиции отделения церкви от власти. У вас традиции пока отсутствуют. И многим православным искренне непонятно, почему, если они православные, в государстве нет одной официальной Православной церкви.

Скажите, какая судьба ждет украинский православный раскол?

Мы на Западе выросли в расколах. Наша церковь и Зарубежная церковь (Русская православная церковь за границей – авт.), такая церковь, другая церковь... Мы выросли с понятием раскола и научились его не бояться. Конечно жаль, когда родственники ругаются. Но на уровне прихожан мы об этом не волновались. Если свадьба в той церкви – мы шли в ту, в этой – все шли в эту.

Никого не отлучали?

По священникам было, конечно. Например, в Зарубежной церкви нашим священникам иногда не давали подойти к кресту. Но на уровне прихожан такого не было. У вас этот раскол произошел из-за политики, а значит он решится. Кроме того, я не очень боюсь расколов, потому что они иногда спасают церковь. Церковь иногда может идти на уступки фундаменталистам, фанатикам до такой степени, что в итоге теряет себя. Все равно рано или поздно раскольники возвращаются.

Когда может закончиться наш раскол?

Состояние церкви – это отражение состояния общества. Пока эта проблема не решиться в народе, не решиться и в Церкви. И сложно ожидать, чтобы в одном обществе по одной позиции есть раскол, а по другой - полное согласие.

В Америке, я помню, был очень разумный греческий архиепископ Яковос, который приглашал к себе всех епископов вне зависимости от того, признавала ли их его церковь или нет. Всех собирал. И он, будучи настоящим лидером, добивался какой-то совместной деятельности. Я был редактором молодежного журнала. Он этот журнал финансировал, но с одним условием – чтобы в его выпуске принимали участие представители всех церквей. Он говорил примерно так: «Есть большая политика, которую мы не решим. Но давайте решать то, что можем». Я думаю, что воссоединение начнется с малого, с общества при университете, с совместного журнала, а все остальное решится.

Скорее дело в том, что общество не готово к воссоединению или в том, что в Украине пока нет такой фигуры как Яковос?

Найти лидера, это конечно важно. Может это не скромно, но мой отец играл такую роль. Наша Свято-Владимирская семинария была центром православия в Америке. У нас было много студентов - арабов, греков, был обмен с греческой семинарией, украинцы, американцы. Потому что лично ему было неважен цвет кожи и то, чью политику ты поддерживаешь. Пусть наверху продолжают ругаться, но внизу будет издаваться православная литература, будет идти межцерковный диалог. Так что все будет хорошо.

Сергей Высоцкий, Фокус